Сам Валерий о себе рассказывает так: «С детства был музыкально-одарённым ребенком. Пел в школьном хоре. Голос у меня был высокий, пронзительный – «Соловья» Алябьева пел на октаву выше Бэллы Руденко. А еще учился в музыкальной школе по классу скрипки.
Гитара появилась только в восьмом классе. Играли песни – рок, эстраду. Авторскую песню услышал от Игоря Шуваева в 1976 году. Он тогда уже закончил Харьковский университет, а встретились с ним в Ужгороде, на экскурсии. Собрались вечером, стали петь песни, ну, обычные, пацанячие. А он взял гитару и спел народную песню «По садочку ходжу...», но как он играл! После этого я понял, что на гитаре я ничего не умею. От него же услышал и песни Окуджавы. А по-настоящему понял, что это мой жанр, в Ровно зимой 1982 года. Я впервые увидел, что такое настоящий авторский концерт. Это был концерт Семёна Каца. Он пел простые светлые песни, без красивых фраз и философствований, эти слова глубоко проникли в мою душу и там остались на всю жизнь. Его песню «Чучелёнок» я и теперь помню.
После концерта, как водится, все истинные любители авторской песни собрались в клубе «Факел», на посиделки. Я, наивный пацан, пришёл в клуб и спросил: «Как вступить в КСП»? Сказали – «Для начала, нужно стать на колени...», – Сказали в шутку, а я взял и встал. Спохватились, – «да ты что, – мы пошутили...». А ведь я приехал из провинции, из Дубно, и был до крайности наивен. Впервые попал в читальный зал в институте. Захожу, а там дорожки ковровые, чистые. Я разулся, подхожу к библиотекарше, а она мне, - «обуйтесь немедленно, не положено босым тут находиться». А я ей и говорю: «Так на улице дождь, у меня ботинки грязные, как я по вашим коврам стану грязь разносить?».
Вот так я вступил в клуб самодеятельной песни. А через два года поехали на фестиваль в Винницу, спели дуэтом с Игорем Шуваевым, и стали лауреатами. Но главным событием того фестиваля было не лауреатство, а встреча с Андреем Крючковым из Москвы. Эта встреча произвела эффект разорвавшейся бомбы. Мы слушали его песни всю ночь. Это был высочайший уровень творчества.
Но на мои песни творчество Каца и Крючкова и даже Высоцкого почти не повлияли, мои предпочтения уже сформировались. Это, прежде всего, классики русской поэзии – Тютчев, Фет, Блок, Гумилёв, Ахматова, Пастернак, Багрицкий, европейская поэзия и даже китайцы Ли Бо и Ду Фу. Нужно сказать, что я всегда испытывал особый трепет, когда находил совпадения или перекличку в стихах поэтов разных эпох. Вот, например, Ли Бо, – «Гляжу я на горы, а горы глядят на меня, и долго глядим мы, друг-другу не надоедая». А Пастернак, вот так, – «Меня деревья плохо видят на отдаленном берегу». Или вот Есенин, – «...и ничего в прошедшем мне не жаль». А Лермонтов – «...и не жаль мне прошлого ничуть». Вообще, для меня, Лермонтов – галактического масштаба поэт. Ведь как можно было написать строчку – «Спит Земля в сиянье голубом...». Я почти уверен, что Лермонтов – первый космонавт.
Украинские песни – это от мамы. Она наизусть знает «Кобзарь». Бывало, прочту ей одну строчку, а она продолжает дальше читать по памяти. И ей всё равно, что поэма «Гайдамаки», что «Причинная» – все помнит. Одним их моих первых произведений на украинском языке был стих в форме диалога с Тарасом Шевченко. Я тогда полагал, что я уже поэт, и это был душевный диалог меня-поэта со своим любимым поэтом.
Живу с ощущением, что все в этом мире устроено гармонично и правильно.
Как могу описываю в своих стихах эту величайшую красоту».